Танцы на льду - Страница 11

Вот с такой преступной позицией уже в течение часа он и сидит на стуле, никак не реагируя на мои доводы и логические заключения.

Парню семнадцать лет; судя по его черной клепаной куртке и серьге в ухе, к высокому обществу он не принадлежит. В милиции он чувствует себя спокойно, сидит раскованно, закинув ногу на ногу и ковыряясь указательным пальцем в ноздре.

У меня и правда возникают сомнения в его причастности к этой краже. Весь свой арсенал я уже исчерпал. Мы поговорили о политике, музыке, спорте (влезь к человеку в душу, влезь!), я объяснил все по поводу отпечатков на «дипломате» (лажа, кстати, полная), про чистосердечное признание и тяжелые последствия, если этого признания не последует, намекнул. Даже кодекс показал.

Однако все мимо. Время как шло, так и идет, парень как сидел, так и сидит, не падает, а дежурный уже напрягает на следующую заявку. Поэтому пора звать подмогу.

— Подумайте как следует, молодой человек, — в очередной раз повторяю я штампованную фразу и набираю номер Щеглова.

— Валя, Витя у тебя? Передай, что ему мама звонила.

Как вы понимаете, это условный сигнал. «Мамой» выступаю я. Через минуту наставник появляется на пороге. В его добрых больших ясных глазах застыла печать безмерной усталости, а в губах — окурок «Беломора». Я вспоминаю, что Виктор — мастер психологического раскола, и надеюсь на его поддержку. Наставник пока не знает, о чем тут у нас идет разговор, и я хочу объяснить ему ситуацию.

— Тут такое дело, Виктор Геннадьевич…

Наставник останавливает меня жестом, берет стул и садится напротив задержанного. «Беломорина» во рту самопроизвольно оживает, и сизый дымок поднимается к потолку. Наставник молчит. Лишь пристально смотрит своими добрыми глазами на моего оппонента. Оппонент начинает нервничать, выдавая свое волнение. Нога убирается с ноги, корпус напрягается. Минута молчания затягивается. Вероятно, это Витькина тактика. Ладно, он наставник, ему видней.

Наконец Витька вытаскивает изо рта окурок, зажимая его между большим и указательным пальцами.

— Сюда гляди. — Он сдвигает бумаги с моего стола. Затем безымянным пальцем той же руки, в которой зажата папироса, рисует на полировке окружность.

— ЭТО КРУГ. А КУДА НИ КИНЬ — ВЕЗДЕ КЛИНЬЯ… СОГЛАСЕН?

Струя дыма устремляется в лицо неразговорчивого парнишки. Парнишка начинает мелко дрожать и кусать ногти.

— СОГЛАСЕН?!!

— С-согласен.

— Ну так в чем дело? Разговор будет?

— Н-ну, будет.

Наставник достает из стола чистый лист.

— Напишешь про сегодняшний эпизод и про все остальное. Сколько, кстати, раз ты колеса прокалывал?

— Три.

— СКОЛЬКО?!!

— Восемнадцать.

— То-то. Юра, дай ему ручку.

Не говоря ни слова, Виктор Геннадьевич поднимается и идет к двери.

— Если что, Юрий, я у директора.

В коридоре я догоняю Витьку.

— Погоди, Витя… Нас профессора тактике допроса учили, я даже диплом на эту тему писал. Психология там, влезание в душу… Но чтоб ВОТ ТАК? Клинья, круги? ПОЧЕМУ?

Витька икает и чиркает своей ужасной бензиновой зажигалкой, уже опалившей ему все ресницы.

— А черт его… Важно понимание. Ты, наверное, не объяснил, чего от него хочешь. Я вот объяснил — он сразу понял. А не понял бы, я б ему…

Я остаюсь в коридоре, пытаясь разобраться в психологии Витькиного подхода.

Последние часы моего дежурства проходят спокойно. Конфликтных ситуаций не возникло, и я набивал руку на гражданах, потерявших кошельки и документы.

Да, ввиду дежурства совсем забыл вам сообщить, что накануне вечером я звонил домой Ирине Алексеевне, но не застал. Якобы еще не вернулась, несмотря на поздний час. Оставил ее маме свой рабочий телефон и просьбу перезвонить. Однако пока тишина. Меня игнорируют как класс. Не бывать такому.

Я набираю номер, чтобы выяснить, дошла ли моя просьба до объекта.

— Алло, это Иванов из милиции, что вчера звонил. Вы передали мою просьбу Ирине Алексеевне?

Женский голос отвечает не сразу и очень тихо:

— Что? Иванов?… Ирочка больше не придет домой. Не звоните сюда. За что ж такое?… Ирочку вчера сбило машиной… Насмерть…

Из трубки доносятся рыдания, и я не отвечая кладу ее на рычаг.

Вот это да!!!

Я закуриваю. Прекрасный Витькин «Беломор». До сегодняшнего дня я избегал даже «Мальборо». До армии не курил, в армии держался — организм берег, а тут сам… Пробовать, конечно, пробовал — на танцульках там, на вечеринках, но постоянно не смолил.

Дым у папиросы едкий и противный, но я не бросаю окурок, театрально морща лицо. История со стеклом принимает занятный оборот. Подружка Блюминга попадает под машину. Вопрос: зачем она это делает? И главное, в тот момент, когда я хочу забить с ней «стрелку»? Неужели поэтому?

Это она напрасно. Ну, поговорили бы, ну, похихикали бы да разбежались. Житейская история — любовник по пьяни разбил стекло. Вот оно! Блюминг, гадина. Решил помешать праведному делу. Не хочет тянуть лямку по двести шестой. Убрал свидетеля! Это уже рука мафии. Избитый ход. Никакой новизны. Чейза, должно быть, начитался и думает провести дурачка-сыщика. Дорожно-транспортное происшествие. Как хрестоматийно. Девочка поскользнулась на лужице, потанцевала, и ее сбила машинка. Танцы на льду.

Не, не, не. Все это чепуха. Убирать свидетеля таким малоэффективным способом? Когда платная медицина творит чудеса? Где гарантия, что наши кудесники-хирурги не поставят Ирочку на ножки и что не побежит она прямиком ко мне со слезами на томных глазах? Никакой гарантии. Я, к примеру, если б захотел заставить девчонку замолчать, просто грохнул бы ее из пистолета. Ой-ой-ой! Этого я вам не говорил! Это вы сами догадались.